«Влияние любой доктрины или идеи зависит от того,
насколько она отвечает психологии людей,
которым эти идеи адресованы».
Э. Фромм
В нашем обществе все чаще и чаще стали говорить, что российская пенитенциарная система не способна перевоспитывать преступников. Такое обвинение в адрес государственной службы перестало быть рискованной и дерзкой попыткой обвинить государство в недееспособности его институтов. Напротив, это стало модной темой для СМИ, киноиндустрии и литературы – обычным приложением к понятию «тюрьма».
Все понимают, что происходящее в тюремном ведомстве не является нормой для цивилизованного государства. Попытки что-либо изменить в этом ведомстве не принесли и до сих пор не приносят успеха. Происходящие изменения ничтожны и картина по-прежнему не меняется, а по отдельным показателям становится еще хуже.
Главным индикатором, демонстрирующим обществу неспособность системы исправлять преступников, является показатель уровня повторного совершения преступлений, прежде судимыми людьми. Это понятие, как и повторное заболевание одной и той же болезнью, принято называть «рецидивом». И количество рецидивистов достигает количества впервые оступившихся, а в отдельных регионах рецидивисты являются большинством в общей статистике осужденных.
Все плохое заметно, а хорошего никто не замечает. К тому же к хорошему быстро привыкают, и оно становится незаметным. Подобную аналогию можно провести в отношении работы ФСИН, когда все замечают только отрицательные результаты ее работы, не желая замечать очевидные положительные. Попытаемся определить заслуги работников этой службы, используя простую логику.
Если половина из всех осужденных преступников, отбывших сроки наказания, больше не вернется на скамью подсудимых, это означает, что ту половину удалось исправить. Хотя можно также утверждать, что «исправленная» половина, по своему психологическому складу, вовсе не способна к рецидивному поведению, и заслуги ФСИН тут никакой нет, а все эти заслуги принадлежат мамам и папам, преподавателям в школах, командирам и преподавателям из всевозможных государственных институтов, включая и российскую армию.
Возможно поэтому, никто и не говорит, что ФСИН способна исправлять добрую половину преступников. Обществу гораздо интереснее провозглашать неспособность системы, вообще, исправлять осужденных. Предвзятость к тюремному ведомству скорее вытекает из вины самого общества, которое выражается в способности порождать преступников, а после того, как они уже понесли свое наказание, их не прощать, не принимать их после освобождения, не брать на работу, избегать общения с ними, всячески отчуждать их всеми законными способами (судимость) и не законными тоже.
Такое отношение в значительной мере способствует тому, что порождает в бывших заключенных помыслы к свершению новых преступлений. А переложить всю ответственность за рецидив и рецидивистов удобнее на отдельно взятую службу, отвечающую за исправление преступивших закон граждан.
Обвинение ФСИН в неспособности исправлять преступников большей частью не связано с процессом роста этой самой преступности. Скорее, оно связано с устойчивым процессом рецидивитизации преступности; перерождением человека однажды преступившего закон в профессионального преступника, как результат его жизни «за забором».
На смену старым рецидивистам, приходят – подрастающая в лагерях и тюрьмах смена. Происходит это системно, а значит процесс сей не спонтанный, а регулируемый. Именно поэтому в обществе и поднимается вопрос об абсурдности идеи перевоспитания осужденных.
Если такое происходит, то искать причину надо в самой методике исправления. А существует ли вообще, какая-либо методика исправления? Ведь прописанная в законе концепция перевоспитания осужденных, является всего лишь требованием закона. А то, как этому требованию соответствовать, это уже технология – методика. Но где она?
Новой методики исправления нет. Старая же принадлежит ГУЛАГовской модели исполнения наказаний. В те времена необходимости кого-то исправлять не было. Система концентрационных лагерей была создана по оперативной социально-экономической необходимости и соответствовала политическим планам власти. Задача той системы наказания была до примитива проста: изолировать от общества ненадежных (врагов народа) и выжать из них все физические силы через эксплуатацию их рабского труда.
Нет уже грандиозных строек, нет послевоенной разрухи и в рабах, казалось бы, нет необходимости. Но количество лагерей (колоний) осталось прежним. Значит каркас старой системы остался. Получается, что она не только не изжила себя в наше время, но и успешно действует, требуя к себе особого внимания и уважения законодателей, которые тщательно дописывают бесполезные привнесенные извне поправки к прежним законам. Это как мораторий на смертную казнь: не отменили, просто, пока не применяем.
Для чего государство тратит огромные средства на содержание около восьмисот колоний и по 2-3 тюрьмы (СИЗО) в каждом региональном центре, которых у нас 89?
Все уже давно смирились с тем фактом, что в колониях и тюрьмах в большинстве случаев не происходит никакого перевоспитания, а скорее, наоборот – нераскаявшиеся преступники (таких большинство) утверждаются в своих пороках, приобретают больший криминальный опыт и укрепляют свой специфический авторитет.
Вполне естественно, что взгляд общественности, пропущенный через «призму» СМИ на подобные результаты работы этой государственной службы, сформировал дискриминационный тип мышления общества в отношении осужденных и бывших таковыми. Такое мышление очень удобно и вполне оправдывает себя, как универсальный способ защиты от контактов с бывшими уголовниками. Мол, «если там не вылечили, то с больными лучше не контактировать, а то заразиться можно». Вот и гонят работодатели от себя подальше бывших зэков, пытающихся устроиться на работу, чтобы честным трудом зарабатывать себе на пропитание.
Служба безопасности современных фирм (модная ныне штука), как правило, изучая анкеты и резюме, ищущих работу граждан, освободившихся из мест лишения свободы, в большинстве случае вежливо отказывает им. Возглавляют такие «охранки», как правило, бывшие милиционеры. Кому, как не им, задерживавшим и предававшим когда-то суду бывших преступников, необходимо и далее не доверять им, проявляя бдительность и осторожность. Тем более, если речь идет о сохранении имущества своего шефа, который поручил им безопасность своей фирмы. И вот стандартные мысли и фразы бывших силовиков. «Гнать их поганой метлой этих уголовников! Тут не до сентиментальных эмоций и переживаний за голодную семью и тяжелую судьбу бывшего зэка. Надо выполнять свои обязанности, чтобы с работы «не вылететь» и о своих детях беспокоиться. А эти «урки» пусть сами что-нибудь придумывают. Их же никто не просил законы нарушать? Все равно они как были уголовниками, так ими и остались. И вообще, – моя хата с краю».
По статистике из всех бывших «сидельцев», обратившихся к работодателям, девяносто процентов получают отказ. Десять «успешных процентов», которым удалось быстро трудоустроиться, составляют те, кому помогли их родственники, либо близкие друзья, либо сам работодатель является бывшим осужденным и чувство сострадания, и долга обязывает его трудоустроить собрата по несчастью.
Считать, что государственный силовой институт ФСИН вовсе не способен исправлять осужденных, это не правильно. Можно ли обвинять ФСИН в том, что латентный маньяк-убийца, отсидев свой срок за мошенничество, так и остался маньяком и пошел убивать? Вина службы начинается тогда, когда она берет деньги за свою работу и обещает налогоплательщикам перевоспитать «преступника». При этом сама служба не знает кто этот преступник: мошенник по приговору суда или маньяк-убийца в сущности. Вот и получается, что исправлять преступивших закон эта служба способна, правда не всех подряд.
Одинаковыми все люди быть не могут. Помните школу? Одни и те же учебники, один и тот же учитель, но в классе есть и отличники, и хорошисты, и двоечники. Человек не робот. И без насилия над его личностью невозможно ввести в его сознание четко определенную программу мыслей и действий. Просто идею обязательного и поголовного исправления в «исправительно-трудовых» колониях нам навязала озлобленная команда приезжих реформаторов, вошедших в состав прежнего красного революционного правительства. Они видели в этом не только механизм власти, но и научились неплохо зарабатывать масштабными хищениями бюджетных средств, списывая их на затраты системы исполнения наказаний.
По своей сути тюрьма не должна быть приятным местом, где о преступнике заботятся как о больном ребенке, попавшем в больницу. Однако нам вбили в голову мысль, что все колонии у нас исправительные, а значит, там работают «талантливые педагоги и доктора душ человеческих», которые исправляют злых монстров – преступников. Следуя этой логике, таким «перевоспитателям» нужно платить немалую зарплату и создавать все необходимые условия для жизни и их нелегкого труда.
По сценарию разработчиков педагогической схемы исправления с участием сотрудников внутренней службы, исправительные колонии должны быть закрытыми режимными объектами. Это необходимо для того, чтобы туда никто не совал нос, и не смог увидеть всю бутафорию большого спектакля под названием «исправительно-воспитательная работа».
Вся мето́да исправления под флагом педагогики для наших тюрем и колоний, есть не что иное, как глобальная афера все тех же ГУЛАГовцев, сделавших из тюрьмы как государственного инструмента наказания преступников и естественного устрашения масс, свой бизнес – средство для получения бюджета под маской перевоспитательной работы. По сути, – узаконенное воровство.
Тюрьма нужна в любом государстве – это бесспорно. Теоретически, каждый из нас, окажись он на месте лидера государства, использовал бы эту службу точно в таком же «направлении» – изолировал преступников, и при этом делал бы это жестко, чтобы другим было неповадно. А вот сделать из тюрьмы «фабрику» по производству рецидивистов, которых нужно постоянно ловить, судить и «исправлять» за деньги налогоплательщиков, предоставляя работу раздутой до безобразия армии силовиков – это уже критическая точка в развитии любого государства.
Колония, как место отбывания наказания и изоляции, это не человеческое изобретение. В книге Ветхого Завета (Второзаконие гл. 19) находим:
«Когда Господь Бог твой истребит народы, которых землю дает тебе Господь Бог твой и ты вступишь в наследие после них, и поселишься в городах их и домах их, тогда отдели себе три города среди земли твоей, которую Господь Бог твой дает тебе во владение; устрой себе дорогу и раздели на три части всю землю твою, которую Господь Бог твой дает тебе в удел; они будут служить убежищем всякому убийце. И вот какой убийца может убегать туда и остаться жив: кто убьет ближнего своего без намерения, не быв врагом ему вчера и третьего дня; кто пойдет с ближним своим в лес рубить дрова, и размахнется рука его с топором, чтобы срубить дерево, и соскочит железо с топорища и попадет в ближнего, и он умрет,– такой пусть убежит в один из городов тех, чтоб остаться живым, дабы мститель за кровь в горячности сердца своего не погнался за убийцею и не настиг его, если далек будет путь, и не убил его, между тем как он не [подлежит] осуждению на смерть, ибо не был врагом ему вчера и третьего дня; посему я и дал тебе повеление, говоря: отдели себе три города».
Вполне возможно, что именно так зарождались первые колонии-поселения, где люди добровольно укрывались от мести родственников потерпевших, следуя этой заповеди.
В Библии ничего не сказано о роли этих поселений (городов), как исправительных центров и уж тем более ничего не говорится об их воспитательной роли.
Изоляция от общества как процесс, сам по себе изменил человека, проживающего в ограниченном пространстве, заставил его бояться стать жертвой отмщения. Не исключено, что человек, находящийся в таком поселении, сразу же начинал делать для себя соответствующие выводы без участия воспитателей, а изнуренный условиями такого уединенного жития, раскаивался в совершенном поступке.
Исполнение наказания, согласно традициям ГУЛАГА то есть, наказание в его сегодняшнем виде открывает широкие возможности для жестокого и психически неуравновешенного сотрудника (не секрет, что такие очень часто встречаются в тюремном ведомстве) воплощать в реальность свои больные фантазии на подвластных ему осужденных. Конечной целью для такого «воспитателя» является удовлетворение собственных страстных желаний, а не исправление преступника.
Понятию «исправить» в российской системе исполнения наказания более походит слово «сломать», то есть насильно изменить генетически-вложенные в каждого человека от рождения понятия «добра», «справедливости» и «правды».
Сломанный духовно и морально человек, не станет сопротивляться насилию, а покориться и станет рабом. А не сломленный, затаившийся и только притворяющийся покоренным, будет ждать своего часа – часа расплаты. После освобождения такие затаившиеся, вполне возможно станут потенциальными борцами с властью. Вот и получается, что «исправляющая» через ломку власть не крушит преступный мир, а кует из его представителей кадры для оппозиции. Кем будут эти «исправившиеся», когда затеряются в гражданском обществе? Кому они будут служит?
Что происходит с совестью человека, если его волю подчиняют, заставляя его разувериться в первозданных идеалах? После череды систематических психофизических унижений и (или) физического насилия они заменяются идеалами предателя. Не случайно в оперативных методиках системы исполнения наказания (опять – наследие ГУЛАГА) до сих пор процветает один из самых «верных» критериев определения «вставших на путь исправления» зэков – стал «стукачом», значит исправился.
Никто не станет приказывать подследственному или заключенному: «Стань плохим, предай своих подельников и живи потом в муках совести за совершенные поступки», а с помощью хитрости и лукавства призовут к сотрудничеству «во имя справедливости и закона».
Бесспорно, что закон надо исполнять, преступников выявлять, судить и наказывать. Для того и существуют в государстве специальные службы и люди, получившие власть и полномочия бороться с нарушителями законов. Но стоит ли эту работу делать силами самих преступников в масштабах, которыми мы делали такое на протяжении почти семидесяти лет? Армии сексотов и стукачей по всей стране!
Недавно в России был принят закон об отмене в учреждениях исполняющих наказание секций дисциплины и порядка (СДП). Это верный шаг реформаторов на пути борьбы с «официальным стукачеством». Теперь у администрации учреждения нет обязанности – официально создавать такую с позволения сказать структуру из числа всех осужденных, якобы желающих таким образом «исправится». Зато иметь неофициальных СДП-эшников им никто не запрещает. Компания по вербовке сотрудниками оперативного отдела и безопасности сексотов в настоящее время продолжается пуще прежнего. Только теперь их стало намного больше, и они стали намного скрытее.
Когда государственный служащий насильно приобщает к такой работе человека далекого от понятия - «закон», то есть из заключенного-преступника делает по сути, равного себе сотрудника, который не давал присягу, а значит и не получил законную долю власти, тогда этот служащий как бы снимает с себя часть вверенной ему власти и фактически передает ее этому стукачу. Так происходит сделка, где сотрудник уже партнер преступника, а преступник партнер сотрудника.
Власть невидимо и неощутимо разделилась, и часть ее досталась преступнику. И теперь уже преступник стал обладателем части, прежде секретной информации для служебного пользования. А когда таких преступников-партнеров по стране уже накопилось сотни тысяч, то они обязательно рано или поздно объединят свои интересы. Так получаются антиобщественные группы, объединения и антигосударственные движения и государство перерождается.
Все плохое, что сейчас есть в нашей системе исполнения наказаний, это наследство антихристианской своры политических технологов, захвативших власть в России в 1917 году. Именно их подрывная деятельность сделала нашу тюремную систему механизмом узаконенного рабства и истребления неугодных граждан, кузницей наушников – доносчиков на себе подобных преступников.
Изменение социально-экономических отношений в нашей стране в 90-х годах прошлого столетия и «снятие моратория» на религию, только частично и незначительно повлияло на внутреннее устройство тюремного ведомства. Человеконенавистническая идеология ГУЛАГА, как эстафетная палочка, а точнее – палица, передалась нашей тюремной системе. И по сей день, она продолжает ею орудовать как ударно-дробительным оружием, уменьшив лишь частоту да ослабив силу ударов.
Если говорить метафорами и сравнивать работу системы наказания с какой-либо профессией, то скорее подойдет пример пастуха. Общество, напоминающее собою стадо нужно пасти, а отстающих или нарушающих маршрут (нарушающих закон) по которому ведет их пастух (власть) особей, нужно загонять кнутом обратно в стадо. Пусть это больно, зато безопасно и вразумительно.
Если заблудшую овцу вместо того, чтобы стегать плетью, загоняя обратно в стадо начать сокрушать ударами палицы, то она, если и выживет, то останется неполноценной и искалеченной. И теперь, прихрамывая, всегда будет отставать от стада. В конечном счете, ее просто забьют на мясо, чтобы не задерживала всех остальных.
Страшная какая-то метафора получается. Если в иносказательном смысле это звучит жутковато, то каковы должны быть реалии?
Вепрев А.Н. ФСИН: Путь из сумрака.